Вечером, когда заканчивались тусовки, нам нечего было делать
по домам. У тебя общага, а мне было всё равно куда ехать. И мы шли туда,
откуда нас не прогоняли. Туда, где были для нас консольки и можно было
сидеть всю ночь, заполнять длинное тягучее время делами, чаями, редкими
словами, цокотом нажимаемых клавиш и шуршанием мышек. Помнишь, я, обычно,
покупал полкило сушек в магазинчике в самом начале Саксаганского, который
работал до полуночи и котрого уже давно там нет. Можно было делать что хочешь.
И мы делали то, что нам нравилось. Иногда, к концу ночи, когда уже нехватало
сил, глаза сами закрывались. Ненадолго. И их открыв мы продолжали набирать 
неоконченную мысль, команду или php страничку.

	Правил было два - приходить можно было не раньше, чем уйдут последние
нормальные работники и уходить утром до их прихода. Лучше, даже, до прихода
уборщицы. И мы иногда ждали вечером в скверике, когда погаснут нужные окна и
уходили рано утром, когда серую мглу прорезал первый розово-красный луч солнца.
Был конец весны. Было начало лета.

	Там мы расставались - твоё метро уже ходило и тебе можно было ехать
спать в общагу. А меня уже немножко колбасило и лихорадило от бессонной ночи,
я шёл вслед за ветром, чаще всего своей любимой дорогой - быстро
по Шота Руставели, там узкая улочка и, откровенно, рано утром там бывало
прохладно. Выходил на Бассейную - на ней уже можно было иногда погреться на
солнышке, проходил Бессарабку и выходил на яркий, залитый тёплым светом
Крещатик. Абсолютно читый и пустой, за исключением двух-трёх дворников,
которые поливали всё(даже в подземных переходах) из шлангов водой. И я с
важным, можно сказать патриотичным видом гордо вышагивал, согреваясь, по
центральной улице страны. И так же гордо перепрыгивал на ней лужи.

	Проходя мимо МакДональдса, а в нём и возле него уже иногда крутились
пару молодых ребят и девчёнок, подметая, убирая и начищая то, что должно
блестеть, я чистосердечно жалел, что он ещё не открыт.

	Потом Европейская площадь, музей Ленина(ах, простите, Украинский Дом)
и по свежему, прохладному парку выходил на пустой и опять таки солнечный
Андреевский. Спускался по нему немножко вниз и поднимался по лестнице на
левую гору. Ещё чуточку: вниз-вверх на соседний холм и совсем немножко по
тропинке, идущей по краю, которая обходит старое кладбище слева. Там, на
краю, под солнцем, я искал место почище и посуше, бросал рюкзак на землю,
обречённо застёгивал свою любимую джинсовую куртку(а я в ней тогда ещё
ходил) на все пуговицы и сворачивался клубочком на земле с головой на
рюкзаке.

	Просыпался от того, что припекает. Поворачивался на другой бок,
отогревал его. Жизнь становилась лучше, жить становилась веселее. Почти
не колбасило. А немножко тяжёлая голова - это тоже ненадолго. Спускался
вниз, по Андреевскому. Почему-то на ум приходил Моисей, который спускается
с горы, с двумя табличками в руках и ещё одной, которую он нечаянно укокошил
совсем для него недавно. Спускался на Контрактовую. Покупал вкусный вафельный
стаканчик пломбира. Садился на скамеечку, или на ограду, или садился под
Сковороду. И смотрел на вход в Укму(www.ukma.kiev.ua), как бегают студенты,
как они опаздывают, прогуливают и курят в своих шустрых стайках. Смотрел на
мчащихся людей, ковыляющих птиц, проезжающие машины. Дуплился на солнышке.

	А потом - на 72ой и через полчаса я дома.